Книги

Книги → Как Запад стал богатым (Экономическое преобразование индустриального мира)  → Глава 1

Вызывает оскорбление чувства справедливости то значение выражения "экономическая власть", которое отражает несформулированное предположение, что объем экономических ресурсов и производимых продуктов постоянен: привычная метафора: национальный пирог делится так, как это делается в семье. Такой смысл данного выражения забывается, когда экономика на подъеме и становится очевидной неуместность унизительного представления, что люди конкурируют за долю в общем пироге, как свиньи у корыта. В периоды роста люди видят стабильность или улучшение своего благосостояния, хотя, может быть, другие богатеют быстрее, и благодаря этому слабее ощущение, что успех других ограничивает твои собственные экономические возможности.

Иными словами, возвышение купечества в Западной Европе никогда не стало бы реальностью, если бы основные держатели богатств в этих странах не сочли, что в их собственных интересах покупать у купцов и продавать им. В течение длительных периодов времени в Англии и во Франции, если не в Голландии и в Италии, основными держателями богатств были феодальные магнаты. Продавая свои зерно, шерсть, лесные продукты и руды купцам и покупая у них товары дальних и ближних стран, сеньоры способствовали подъему экономики городов, и в результате последние стали богаче деревни, но и последняя при этом выиграла.

Поскольку сельское хозяйство еще долгое время после крушения феодализма давало более половины всего производства, большие земельные состояния сохранились и в XX веке. Некоторые члены земельной аристократии, на земле которых обнаружили рудные месторождения, сильно разбогатели благодаря подъему промышленности и промышленной революции; другие владели ценнейшей недвижимостью в Лондоне, Париже и других растущих городах. Таким образом, вполне вероятно, что за века промышленного роста, приведшего к закату феодализма, богатство наследственной аристократии выросло, а не уменьшилось.

Представление об экономическом упадке земельной аристократии в результате роста торговли оказывается, следовательно, просто исключительно скверным описанием того, что происходило в реальности. Торговцы осуществляют -- с помощью денег -- посредничество в обмене благами. Основные факторы торговли -время, место, ликвидность и риск. Торговцы покупают здесь и продают там, покупают сейчас и продают потом. Как правило, эти посреднические услуги чрезвычайно ценны и для тех, кто продает торговцам, и для тех, кто покупает у них. Представление о том, что упадок землевладельцев как-то связан с их обращением к услугам купцов, есть просто извращение реальности.

В любом случае, в результате урбанизации западный мир перешел к монетаризованной экономике, что гигантски расширило товарообмен как внутри регионов, так и между ними. Нет сомнения, что неприспособившиеся к этому изменению очень пострадали, но в целом землевладельцы как класс сильно выиграли, так же как и торговцы, перед которыми открылись новые гигантские области посредничества.

В то же время в период, когда ставкой в игре была жизнь, ничто не защищало богачей -- будь это землевладельцы или купцы -- от обычных опасностей невезения, войн, эпидемий, непредусмотрительности и политических ошибок. Уже в XIX веке только очень немногие семьи землевладельцев могли возвести свое происхождение к временам феодализма; по сходным причинам давностью корней могли похвастать немногие семьи банкиров и купцов. Земельное богатство никогда не было распределено равномерно. Обедневшие наследники аристократических семей в XII и XIII веках отправлялись в крестовые походы, во время Столетней войны -- в отряды наемников, а начиная с XV века -- в королевские армии. Некоторые промотали свои состояния еще во времена расцвета феодализма. То, что другие сделали то же самое в период подъема капитализма, вряд ли доказывает реальность мелодраматического конфликта между землевладельцами и поднимающимся классом торговцев. [Бродель в The Wheels of Commerce (New York: Harper , Row, 1982) отмечает, что разбогатевшие торговцы скупали землю у старой аристократии, иногда в уплату долгов "расточительной, хвастливой и экономически слабой" знати, (р. 594). Далее он пишет: "Тот же процесс происходил в Японии, где купцы из Осаки использовали неудачи и расточительность даймио... Рано или поздно господствующий класс превращается в пищу для тех, кто идет им на смену", (р. 595). Но ведь это просто пересказ в терминах классовой борьбы старой истории о неустойчивости богатства, и судьба старой знати здесь далеко не исключение, а связь этого процесса с фундаментальными экономическими и политическими изменениями чисто случайна. Если сравнить список могущественнейших семей Франции и Англии в 950, 1150, 1350, 1550, 1750 и 1950 годах, насколько совпадают имена в любых двух списках? Даже королевские фамилии изменились.]