Книги

Книги → Как Запад стал богатым (Экономическое преобразование индустриального мира)  → Глава 1

Романтическое представление о благополучной жизни работников в доиндустриальной Европе можно отвергнуть как чистую фантазию. Возможно, Бродель слегка преувеличивает: в конце концов, люди как-то жили, хотя в среднем и недолго. Но если фабричный режим был жуток, то альтернативы для тех, кто своими ногами голосовал за фабрики, были еще хуже. Низкая заработная плата могла привлекать работников на первые фабрики потому, что этот маленький доход все-таки обеспечивал им жизнь над чертой бедности -- как ее определяли в Лионе, и это было лучшей из возможностей, открытых для обнищавшего аграрного населения. Викторианскую Англию возмутил тот факт, что дети работали на фабриках за несколько шиллингов в день, но когда парламент запретил детский труд, их места быстро заняли безземельные ирландские иммигранты, которых привлекала возможность зарабатывать несколько шиллингов в день. Низкая заработная плата, длинный рабочий день, жестокая дисциплина первых фабрик повергают в ужас, поскольку готовность бессловесных бедняков работать на таких условиях красноречивее любых слов говорит о бездонном кошмаре альтернатив, которые были им доступны до этого. Но в XIX веке романтики совсем иначе истолковывали эти факты. 2. Вытеснение системы ученичества Чтобы оценить воздействие фабрик на "суб-пролетариат" Броделя или, в современных терминах, на наименее благополучных членов общества XVIII века, следует рассмотреть роль старой системы ученичества в ремесленном производстве. Тогда было принято готовить работников в процессе долгого ученичества. Доступ к ученичеству был зачастую изначально ограничен необходимостью заплатить мастеру значительную сумму вперед -- как за содержание ученика, так и за его обучение. Доступ ограничивался и цеховыми правилами, которые устанавливали, сколько учеников дозволено одновременно иметь мастеру. Еще более серьезным ограничением была практика продления срока ученичества. Обычным сроком в средние века были семь лет. Одной из целей при этом было научить всем деталям ремесла. В некоторых профессиях это означало мастерское овладение каждым этапом процесса производства конечного продукта. В тех ремеслах, где не было какого-либо одного конечного продукта, это означало необходимость освоить набор умений и навыков, определяемых как-то иначе, например, через материал, которому следовало придать определенную форму (золото, серебро, дерево, кожа и пр.). Другой целью длительного ученичества была эксплуатация труда учеников. Неоплаченный труд учеников истолковывался как часть платы за обучение. Система ученичества ограничивала доступ к занятости, а значит, и объем производства благ. Результатом была система монополистических цен, строго взыскиваемых с тех, кто не принадлежал к кругу своих, -- нередко покупатели были беднее гильдейских мастеров. Во-вторых, чрезмерно длительное ученичество вело к растрате ресурсов. Устойчивость этой системы можно объяснить тем, что гильдии выполняли одновременно политические и экономические функции, а поэтому располагали достаточной властью, чтобы навязывать свои -- крайне расточительные -- условия, благоприятные для гильдий и несправедливые для остальных членов общества, в том числе для самых бедных. К счастью, гильдии представляли собой городские политические структуры, и их власть не распространялась за пределы городов. Первые фабрики возникали вне городов, за пределами юрисдикции гильдий. Средневековый исход в города, предоставлявшие укрытие от произвола поместной системы, закончился возвратом в деревню, укрывавшую от произвола гильдий. В XVIII веке существовал многочисленный суб-пролетариат, не имевший средств для приобретения орудий труда, не умевший их использовать, не имевший возможности содержать себя в протяжении долгих лет ученичества, не располагавший личными связями, которые открыли бы доступ к ученичеству, и деньгами на его оплату. Первые фабрики зачастую набирали своих работников именно из среды этого суб-пролетариата, иногда полностью опустошая отдельные дома для бедных. Ни предприниматели, заводившие новые фабрики, и никто другой не предполагали, что они осуществляют акции социальной благотворительности или демонстрируют пример социальной ответственности. Но каковы бы ни были их нравственные намерения, их деятельность улучшала положение втоптанного в грязь суб-пролетариата, который отчасти являлся, быть может, характерной частью доиндуетриальных обществ, а отчасти был вытеснен из аграрного сектора движением огораживания и высоким спросом на сельскохозяйственную продукцию. Реакция английского среднего класса на все это являет нам образцовый пример социальной патологии. Не придумав в течение столетий ничего лучшего для бедняков, чем практиковать на них -- с должной умеренностью и скромностью -добродетели благотворительности и сострадания, значительная часть английского среднего класса восприняла фабричную систему не как существенный социальный прогресс, но как безжалостную эксплуатацию бедняков. Сразу за средним классом шли ремесленники, гильдейские правила которых не давали возможности трудиться значительной части населения. Они считали себя не монополистами, которых наконец-то прижали, а жертвами новой и весьма нечестной формы конкуренции. Буквально вся Англия разделяла точку зрения среднего класса и ремесленников. Нельзя было придумать худшей карикатуры на действительность. 3. Общее воздействие на рабочих Если поведение первых фабричных рабочих, ногами голосовавших за фабрики, свидетельствовало, что текстильные фабрики улучшали их положение, нет оснований думать, что одновременно улучшилось положение надомников, терявших работу. Уменьшение их доходов вследствие развития новых производств могло пойти на пользу только немногим счастливчикам. Вполне возможно, что фабрики с самого начала улучшили положение рабочих в среднем, но вопрос очень сложен, поскольку, как указывает Т. С. Эштон, начальный период быстрого роста фабрик совпал с наполеоновскими войнами, которые серьезно повлияли на уровень жизни и распределение доходов в обществе. [Т. S. Ashton, "The Standard of Life of the Workers in England, 1790--1830", in F. A. Hayek, ed., Capitalism and Historians (Chicago: University of Chicago Press, 1954), pp. 123--155. "За время войны доходы перераспределились в пользу землевладельцев, фермеров, домовладельцев, владельцев государственных облигаций и предпринимателей -- и это почти наверняка ухудшило экономическое положение рабочих", р. 131.] Эштон приходит к выводу, что в результате наполеоновских войн относительные доходы рабочих упали и их реальный жизненный уровень понизился. К 1820 году воздействие наполеоновских войн на хозяйство Британии исчерпалось, и условия жизни рабочих начали постепенно улучшаться. Улучшение не было одинаковым для всех, и некоторые, особенно те, чьи умения устарели из-за развития фабричного производства, оказались в тяжелом положении. Эштон следующим образом подытоживает вопрос: Фабричное производство бурно росло в 1790--1830 годах. Значительная часть населения выигрывала от этого в качестве как производителей, так и потребителей. Падение цен на ткани сделало одежду более дешевой. Правительственные контракты на поставку мундиров и обуви для армии вызвали к жизни новые отрасли производства, и после войны их изделия нашли сбыт среди хорошо оплачиваемых ремесленников. Вместо ботинок на деревянной подошве появились ботинки на коже, а вместо платков, по крайней мере, по воскресным дням, начали носить шляпы. В быт начали входить множество новых вещей -- от часов до носовых платков; после 1820 года цены на кофе, чай и сахар существенно упали. Рост тред-юнионов, обществ взаимопомощи, сберегательных банков, массовых газет и памфлетов, школ и сектантских церквей -- все это свидетельствовало о существовании большого класса, жизненный уровень которого стал существенно выше черты бедности. Одновременно существовали массы неквалифицированных или малоквалифицированных рабочих -- сезонных рабочих в деревне, и особенно вручную работающих ткачей -все доходы которых почти целиком поглощались предметами первой необходимости, цены на которые, как мы видели, оставались высокими. Я предполагаю, что число тех, кто был способен разделить выгоды экономического прогресса, было выше, чем число тех, кто был отрезан от благ прогресса, и что число первых постепенно росло. Но существование двух групп внутри рабочего класса должно быть признано. [там же, с. 154--155]