Книги

Книги → Как Запад стал богатым (Экономическое преобразование индустриального мира)  → Глава 1

Важно подчеркнуть, что "имеющие хождение на рынке" значит акции, эмитированные в достаточном количестве, чтобы поддерживать постоянную торговлю ими, а не акции, которые только время от времени переходят из рук в руки. Преимущество большой эмиссии акций не только в том, что возникает экономия на юридических, бухгалтерских и дилерских издержках; эмитирование большого количества акций позволяет поддерживать достаточно частые сделки купли-продажи, цена которых может быть зафиксирована, а это чрезвычайно существенно для инвесторов. С окончанием в конце 1897 года депрессии волна слияний практически завершила перевод большей части американской промышленности в форму принадлежащих публике корпораций, акции которых котируются на бирже. Первоначально эти слияния представляли собой просто скупку фирм учредителями корпораций, при этом выплата прежнему владельцу и представляла собой вклад в новую компанию. Обычные планы слияния не предусматривали вложения новых средств ни в оборотный капитал, ни в новые заводы. Но когда позднее экономисты оглянулись назад, они обнаружили, что успешные слияния приводили к реорганизации производственных и сбытовых операций компаний-участников, так что в результате возникало нечто вроде интегрированной системы, а не просто конгломерат. Для проведения таких реорганизаций требовались план, финансовые ресурсы и сильный менеджмент, способный осуществлять планы. В типичном случае все три компонента отсутствовали. Когда Д. П. Морган в конце 1890-х годов присоединился к этому движению, его фирма устранила эти недостатки. В 1898 году он создал компанию "Федерал Стил", и план реорганизации предусматривал продажу привилегированных акций для финансирования нового завода. Он также выступил в качестве гаранта размещения, согласившись приобрести все привилегированные акции, которые не выкупят остальные крупные акционеры или публика. В совете директоров люди Моргана следили за выполнением планов. Наконец, Морган использовал распространившуюся в США в конце XIX века по требованию британских инвесторов британскую практику приглашения для аудита счетов корпорации независимых, "лицензированных" бухгалтеров -- и можно не сомневаться, что были отобраны подходящие бухгалтера. Столь много критиковавшаяся американская практика выпуска привилегированных акций была подобна тогдашней британской практике. Говоря об Англии, Котрелл описывает, как в результате неблагоприятного опыта с акциями промышленных компаний, купленных в период бума в первой половине 1870-х годов, обычные акции приобрели репутацию "слишком рискованных бумаг". По обычным акциям ударило также "долговременное снижение прибыльности английской промышленности от середины 1870-х до середины 1890-х годов". Параллельное снижение прибыльности американской промышленности способствовало распространению трестов. Далее, говоря об Англии, Котрелл отмечает: За тридцать лет перед первой мировой войной тип ценных бумаг, выпускаемых публичными компаниями, совершенно изменился. В 1884 году только 227 публичных компаний из 1 585 упоминаемых в Burden выпускали более одной разновидности ценных бумаг, но уже в 1915 году 75% всех компаний в текстильной и сталеплавильной промышленности выпускали и привилегированные акции, и облигации, 75% "иных" торговых и промышленных компаний выпускали привилегированные акции, а 50% этой последней группы выпускали и облигации. [Cottrell, Industrial Finance, p. 167]

Котрелл отмечает с другой стороны, что практика выпуска не полностью обеспеченных облигаций прекращается между 1895 годом, когда средняя непокрытая фондами доля акций, упоминаемых в Official Intelligence сэра Г. Бурдета (первое издание -- 1882 год), составляла 33,2%, и 1915 годом, когда такая практика сохранилась только для акций финансовых и страховых компаний. Совершенно очевидно, что инвесторы конца XIX века верили, что консолидация промышленных предприятий обещает монополистические прибыли -- и нет сомнения, что именно это убеждение эксплуатировали учредители трестов. Джордж А. Стиглер следующим образом подытоживает выгоды слияния для первых учредителей трестов: В чем преимущества слияния перед сговором? Частичный ответ в указании на незаконность сговора после 1890 года. Но не следует преувеличивать значение этого. Об эффективности закона Шермана в случаях сговора нельзя было ничего сказать до 1899 года, когда было принято решение по делу "Эддистон Шел"; а потом в то же время имела место волна слияний в Англии, где сговор не мог быть основанием для судебного преследования. Следует также упомянуть, что слияния функционируют устойчивее, но зато при сговоре удается избежать роста издержек из-за увеличения масштабов производства. Я склонен подчеркнуть значение другого преимущества слияний: они позволяли капитализировать возможные монопольные прибыли и распределять часть этих капитализированных прибылей в пользу профессиональных учредителей. Слияния открыли для Моргана и Моора новую и крайне обильную сферу бизнеса: производство монополий [George A. Stigler, "Monopoly and Oligopoly by Merger", chap. 8 in The Organisation of Industry (Homewood, Ill.: Richard D. Invin, 1968), pp. 102--103]. Если бы последствия экономического действия определялись мотивами и намерениями, или даже надеждами действующих лиц, то за два последних десятилетия XIX века американская перерабатывающая промышленность вполне могла бы превратиться в царство промышленных монополий. Но, как обычно и бывает, конечные последствия не имели ничего общего ни с чьими намерениями. [Томас Шеллинг в значительной степени снял покров таинственности с того факта, что коллективные последствия действий отдельных людей зачастую весьма отличаются как от намерений этих людей, так и от последствий для них самих. См.: Thomas Schelling, Micromotives and Macrobehavior (New York: W. W. Norton and Company, 1978). "Невидимая рука" есть знакомый аспект этой же проблемы.] Слившиеся компании редко могли сохранить свою долю рынка [Yale Brozen, Concentration, Mergers and Public Policy (New York: Macmillan Publishing Co., 1982), pp. 214--218]. Иногда они не могли сохранить темпы роста, характерные для их отрасли, а порой им приходилось постигать, что нельзя сохранить свою долю рынка при попытках контролировать цены. [Господствующая на рынке фирма может контролировать цены, сокращая собственное производство. Чтобы сохранить свою долю на растущем рынке, следует, напротив, расширять производство.] По словам Стиглера, "...с течением времени рыночная доля компаний, возникших в результате слияний, почти повсеместно существенно снижалась" [там же, с. 102]. Кроме сокращения их доли на рынке у трестов были и другие проблемы. Даже такой образцовый трест, как "Стандард Ойл", извлекал прибыли главным образом за счет снижения издержек и назначения тех же цен, что и у конкурентов [F. M. Sherer, Industrial Market Structure and Economic Performance, 2d ed. (Chicago: Rand McNally, 1980), pp. 336--337] -- и трестам, которые не могли снижать свои издержки, приходилось плохо. [Хронику успехов и провалов трестов см.: Alfred D. Chandler, The Visible Hand (Cambridge: Harvard University Press, 1977), pp. 337--344. Здесь он рассматривает работу Shaw Livermore, "The Success of Industrial Mergers", Quarterly Journal of Economics 50 (November 1935): pp. 94.] Существенно то, что учредители начала XX века, каковы бы ни были их мотивы и ожидания, преобразовали значительную часть американской промышленности в форму корпоративных предприятий, достаточно больших, чтобы число их акционеров было велико и чтобы акции часто перепродавались. Благодаря этому американская промышленность стала хозяйством принадлежащих публике корпораций. Этот тип предприятий не столь быстро распространялся в Англии, во Франции и в Германии, но после второй мировой войны он стал повсеместным. Были ли акции корпорации более ценными, чем сами предприятия? Каковы бы не были мотивы, привлекавшие инвесторов к акциям, эта форма инвестиций представляла собой два действительных преимущества. Акции, имеющие хождение на рынке, представляли собой форму страхования долгосрочного инвестиционного риска, и, кроме того, они создавали возможности лучше контролировать организационные издержки (agency costs). В более общих терминах, можно сказать, что акции, имеющие хождение на рынке, делали возможным децентрализацию инвестиционных решений, что само по себе представляло существенное организационное преимущество. Этот момент мы рассмотрим в следующих трех разделах. 1. Акции, имеющие хождение на рынке, и инвестиционный риск Возникшие после промышленной революции в период с 1880 по 1914 год большие предприятия связывали очень значительные капиталы, причем на длительный срок -- в масштабах совершенно несопоставимых с коммерческими предприятиями средневековья или эпохи Возрождения. Ключевое слово -- "связывали". Железные дороги, сталелитейные заводы, сети электроснабжения требовали гигантских капиталов, и только редчайшие проекты сулили столь высокую прибыль, что могли окупиться в приемлемо короткие сроки. Если же предприятие оказывалось неудачным, то редко приходилось надеяться, что высокоспециализированное имущество этих предприятий можно будет ликвидировать по разумной цене. Риск подчеркивался тем, что срок жизни оборудования (и срок окупаемости инвестиций за счет прибыли и амортизационных отчислений) зачастую превосходил продолжительность жизни смертных, взявшихся им управлять, и не было уверенности, что их преемники окажутся компетентными или честными менеджерами. Для средневекового торговца, привыкшего держать богатство в компактной форме, позволявшей укрыть его от опасностей государственных конфискаций, войн, революций и других форм бандитизма, такое связывание капитала на труднообозримый срок показалось бы чистым безумием. Было просто невозможно вычислить будущий поток доходов. Не будет преувеличением сказать, что ни один инвестор никогда добровольно не шел на такого рода риск. Ирригационные работы в гидравлических империях были сравнимы по размаху и по времени осуществления, но средства на их сооружение не были добровольными взносами -- их взимали силой государственного принуждения. С позиций инвестора, корпорации с продаваемыми акциями преобразовали риск длительного вложения значительных количеств капитала в риск краткосрочного вложения небольших капиталов. Поскольку рыночные акции можно было легко продать по устанавливаемому ежедневно (или чаще) курсу, их владельцы не были привязаны к предприятию на весь срок жизни его оборудования, но могли в любой удобный момент продать их -- с известной выгодой или убытком для себя. Котируемые акции преобразовали долгосрочный риск собственника в краткосрочный риск инвестора. Собственность на соответствующее имущество была разделена на два уровня: во-первых, корпорация как юридическое лицо и, во-вторых, акционеры, которые предоставляют ей капитал. Риск первого уровня остался таким же высоким, как и всегда, но риск второго уровня был совершенно иным и вполне приемлемым. Разделение, аналогичное тому, как и при распределении риска между владельцем собственности и страховой компанией. В конце XX века размер многих предприятий стал так велик, что почти невозможно представить их себе собственностью одного человека или товарищества, разве что собственником является государство. И дело не просто в том, что новые технологии требуют очень больших инвестиций: богатство некоторых инвесторов очень велико. Потребность в новых методах собирания капитала для больших предприятий возникла, скорее, из желания инвесторов применить к инвестированию принципы страхования. Многие желали распределить свои риски с помощью диверсификации -- через инвестирование в каждое отдельное предприятие или проект лишь небольшой доли своих средств. Рыночные, то есть имеющие хождение на рынке, акции делали это возможным. Покупатель корпоративных акций может дополнительно оградить себя от риска, всегда присутствующего при инвестировании в одно предприятие или даже в одну отрасль, инвестируя одновременно в несколько различных предприятий одной или нескольких отраслей. Диверсификация риска представляла особую ценность для инвесторов, которые не могли следовать стратегии "положи все яйца в одну корзину и охраняй ее" -- потому ли, что кто-то другой охранял эту корзинку и управлял ею, или потому, что они были не в силах разобраться в делах, даже имея доступ к информации. В целом совокупность деловых рисков не изменилась, но инвесторы получили возможность страховать себя с помощью широкого распределения рисков и уменьшения вероятности того, что они окажутся чрезмерно высокими для одного инвестора. Кеннет Эрроу связал между собой риск, страхование и ограниченные возможности страхования таким образом, что делается вполне ясной роль риска для исторического возвышения корпораций с рыночными акциями. Многие рискующие бизнесмены, в том числе инвесторы, хотели бы застраховать себя, но не могут этого сделать на обычном страховом рынке. Страховка здесь невозможна по нравственным причинам: "Само по себе страхование способно изменить стимулы, а значит, и возможности, на которые опирается страховая компания... Каждый страховщик либо воздержится от предоставления страховки, либо потребует возможности прямого контроля и надзора, чтобы быть уверенным, что застрахованный минимизирует все потери, на которые он может воздействовать". [Kenneth Arrow, Aspects of the Theory of Risk Bearing (Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Kirjapaino Oy, 1965), особенно лекция 3 -- "Insurance, Risk, and Resource Allocation", pp. 45--56. Цитируются высказывания со с. 55. Существует и риск выборки, поскольку при любой данной величине страховой премии будет существовать тенденция страховать самые рискованные виды бизнеса и не страховать более безопасные. Первые морские страховщики преодолевали риск выборки за счет того, что о величине страховой премии договаривались в каждом отдельном случае.] Но риск можно сократить и без обращения к обычным рынкам страховых услуг. Как указывает Эрроу, в XIX веке многие собственники избавляли себя от ряда рисков продавая обычные акции, что открывало возможности для диверсификации портфеля акций и сокращения совокупного риска. [Эрроу описывает процесс диверсификации там же на с. 47. Если опять обратиться к опыту морских страховщиков, диверсификация напоминает о старой практике отдельных страхователей у Ллойда, каждый из которых принимал на себя только долю риска по каждому кораблю. Другие морские страхователи диверсифицировали свои риски с помощью перестрахования.] Поскольку инвесторы заинтересованы в распределении своего риска независимо от богатства отдельных инвесторов относительно объема требуемых вложений, маловероятны очень крупные вложения (разве что со стороны правительства) при отсутствии определенных институциональных мер, распределяющих риск. Начиная с XVII века, капиталисты используют для распределения риска крупных инвестиций корпорацию с рыночными акциями. Корпорации, как мы видели, в начале XIX века служили собиранию капитала для строительства каналов, железных дорог, туннелей, платных дорог, и т. п., а в конце века они начали обслуживать нужды промышленных предприятий. Все это не противоречит тому, что отдельные люди -как Карнеги и Форд -- накопили большие богатства и управляли громадным недиверсифицированным имуществом. Накопление стало возможным благодаря, главным образом, ряду последовательных небольших и очень удачных инвестиций. Карнеги, как и многие другие предприниматели, в конце концов, продал свое дело и диверсифицировал свое имущество; наследники Форда поступили точно так же. Если развить предложенную Эрроу метафору страхования, владельцы акций оказываются в положении страховщика, предположения которого о риске изменили стимулы владельцев или менеджеров предприятия, что привело к ситуации, когда владелец обычных акций может настаивать на том, что Эрроу назвал "прямым надзором и контролем" [там же, с. 52--53]. [Эрроу также истолковывает вертикальную интеграцию как способ застраховать себя от риска того, что продавец окажется неэффективным. Стоит отметить, что усреднение риска убытков влечет за собой усреднение риска больших доходов. Это предполагает пересмотр смысла утверждения, что прибыли любой фирмы или отрасли, противопоставляемые экономике в целом, всегда можно рассматривать как чрезмерные.] Это приводит нас к проблеме делегирования полномочий. 2. Риск делегирования полномочий Современные исследования проблем управления на предприятии большое внимание уделяют тому, что называют риском делегирования полномочий или издержками делегирования полномочий (agency risk or agency costs). [Литература о "выполнении обязательств" включает, например, следующие работы: James G. March and Herbert A. Simon, Organizations (New York: John Wiley , Sons, 1958), pp. 140--141; Harvey Leibenstein, Beyond Economic Man (Cambridge: Harvard University Press, 1975). В этих работах выдвинута концепция "х-эффективности". Примером других исследований проблем, создаваемых тем, что интересы представителей не всегда совпадают с интересами их патронов, могут служить статьи, подготовленные для конференции в институте Гувера, посвященной 50-й годовщине выхода в свет работы Berie and Means, The Modem Corporation and Private Property, книги, в которой впервые были популярно изложены вопросы о разделении собственности и контроля при корпоративной форме организации. В Journal of Law and Economics 26 (June 1983), были опубликованы следующие статьи: Eugene F. Fania and Michael C. Jensen, "Agency Problems and Residual Claims", pp. 327--349; idem, "Separation of Ownership and Control", pp. 301--306; Oliver E. Williamson, "Organizational Form, Residual Claimants, and Corporate Control", pp. 351-366. Другие статьи в этой области: Michael С. Jensen and Wiliam H. Meckling, "Theory of the Finn: Managerial Behavior, Agency Costs, and Ownership Structure", Journal of Financial Economics 3 (1976): pp. 305--359; R. Joseph Monsen, Jr., and Anthony Downs, "A Theory of Large Managerial Firms", Journal of Political Economy 73 (June 1965): pp. 221--236; Eugene F. Fama, "Agency Problems and the Theory of the Firm", Journal of Political Economy 88 (April 1980): pp. 288-307; Armen A. Alchian and Harold Demsetz, "Production, Information Costs, and Economic Organization", American Economic Review 62 (December 1972): pp. 777--793; Louis De Alessi, "Property Rights, Transaction Costs, and X-Efficiency: An Essay in Economic Theory", American Economic Review 73 (March 1983): pp. 64--81.] Всякий раз, когда владелец предприятия доверяет управление им своим представителям и служащим, возникает риск, что они не смогут действовать прилежно или что они станут -- сознательно или бессознательно -- действовать в собственных интересах, а не в интересах владельца. Издержки делегирования полномочий на больших предприятиях увеличиваются не просто на величину расходов на оплату дополнительных служащих, но растут в силу тенденции иерархий принимать решения в своих собственных интересах, а не в интересах владельцев; качество решений падает из-за разделения ответственности, из-за необходимости многочисленных согласовании, спихивания ответственности на других, передачи полномочий тем, кто не может иметь непосредственного знания решаемых вопросов. Распределение ресурсов предприятия между специализированными функциями -исследований и разработок, конструирования, производства, рекламирования, снабжения и сбыта -- чрезвычайно затрудняется тем, что менеджеры, отвечающие за каждую из функций, почти неминуемо склонны выпячивать значимость, прежде всего, своих служб. Сходная проблема пристрастности экспертов встречается в правительственных, образовательных и других неприбыльных иерархиях. Для больших организаций издержки, создаваемые коррумпирующими аспектами функционирования иерархий -- чрезмерные привилегии, жалованье, премии, возможность относить расходы на счет организации, имперский стиль раздувания штатов -- оказываются незначительными по сравнению с издержками от дурных решений, принимаемых в силу бюрократизации политики и конфликтов интересов среди тех, кто принимает решения, а также между группой, принимающей решения, и их начальниками. Несмотря на все это, большие иерархические организации существуют в силу преимуществ, перевешивающих издержки делегирования полномочий. Речь идет не только об экономии на масштабах деятельности, но также и о преимуществах специализации и разделения труда в процессе управления. Стимулы и мотивы владельца могут быть более адекватными, но правильно выбранные профессиональные менеджеры обычно более компетентны. Так что практический смысл подчеркивания организационных издержек не в том, чтобы поставить под сомнение полезность иерархий, но в акцентировании важности приемов, которые позволяют эффективно контролировать или минимизировать эти издержки. В политической жизни демократий голосование помогает контролировать поведение народных представителей, предотвращать использование ими власти в собственных интересах. Тот же прием используется в корпорациях. Но он имеет два недостатка. Во-первых, он зависит от способности устно убедить аудиторию, и у облеченных властью чиновников корпорации налицо все преимущества доступа к информации и контроля за ней, плюс возможность нанимать фирмы по связям с общественностью, которые хорошо умеют управлять поведением своих клиентов. Во-вторых, отдельный гражданин не получает возможности контролировать своих представителей; он просто передает этот контроль некоему большинству граждан, также имеющих разные интересы. Таким образом, первая форма риска делегирования полномочий усложняется появлением второй формы этого риска. Конечное спасение для отдельного гражданина -- миграция, то есть голосование ногами. Неадекватность голосования как средства контроля очевидна; оно существует и поныне только потому, что ему еще не изобрели лучшей замены. [Рассмотрение сравнительных достоинств голосования в экономической и политической жизни см.: Charles E. Lindblom, Politics and Markets (New York: Basic Books, 1977), chap. 11. Обычно акционер приобретает акции корпорации, управление которыми ему нравится, и распродает акции тех корпораций, управление которыми он не одобряет. В результате акционеры любой корпорации образуют некий клуб поклонников существующего там руководства; оппозиционно настроенные акционеры, которые хотят выразить свое отношение голосованием, а не через продажу акций, сталкиваются с ожесточенной борьбой.] Отдельный акционер гораздо в меньшей степени зависит от исхода словесных баталий и выборной конкуренции, поскольку здесь очень легко проголосовать ногами. Если инвестору не нравится, как идут дела, он или она могут почти мгновенно и с очень малыми издержками переключиться на другую компанию. Такая форма голосования, когда рыночная ценность акций корпорации, откуда уходят акционеры, падает, а цены на акции корпорации, куда они уходят -- растут, вынуждает менеджеров корпораций конкурировать между собой в попытке лучше удовлетворить интересы собственников. Значительная часть истории корпораций может быть изложена как последовательность попыток разрешить проблемы риска делегирования полномочий. Первоначально банкиры, инвесторы и учредители корпораций, преследуя собственные и своих клиентов интересы, были сильно заинтересованы в контроле за действиями аппарата управления. Для этого они занимали места в советах директоров, привлекали независимых аудиторов и подходящие юридические фирмы, активно участвовали в выборе главных администраторов компаний, используя при этом так называемые "круги старых приятелей". Позднее, когда основанные в начале века корпорации достигли зрелости и обрели относительную независимость от вкладывавших в них капиталы банкиров, значительную роль в сокращении риска недобросовестного управления приняли на себя федеральные законы о ценных бумагах, в соответствии с которыми корпорации, принадлежащие публике, должны были снабжать рынки ценных бумаг значительным объемом информации, что помогало избегать вложений в плохо управляемые компании. В последние годы значимым средством контроля стала угроза поглощения другими компаниями. Дурное управление ведет к снижению курса акций, а заниженный курс акций создает угрозу поглощения другой компанией, которая в первую очередь сменяет руководство поглощенной компании. Возникновение рынка компаний и эксперименты с образованием конгломератов и диверсифицированных предприятий породили настоящих специалистов в деле подыскания фирм, прибыльность которых может быть резко повышена со сменой руководства. До того как практика поглощения фирм стала обычным и охотно финансируемым делом, слабые руководители могли подолгу сохранять свои места, отклоняя предложения о продаже фирмы, в то время как инвесторы покидали ее, и фирма потихоньку угасала. Практика поглощения компаний демонстрирует другой аспект двух уровней собственности в корпорации, когда активы имеют одну ценность, а акционерный капитал корпорации -- другую. Популярность промышленной корпорации была результатом того, что зачастую акции имели большую ценность, чем активы. В этом различии отчасти сказывается компетентность управления активами, но иногда активы оказываются ценнее, чем акционерный капитал. Специалисты по поглощению компаний стали серьезным фактором контроля качества управления отчасти потому, что они выискивают как раз такие ситуации. Риск и издержки делегирования полномочий важны для обществ, использующих иерархические формы организации. В принадлежащих публике корпорациях акционерам выйти из бизнеса не труднее, чем потребителям. Если измерять власть способностью отдельного человека эффективно реагировать на ситуации, когда его (или ее) представители не выполняют должным образом своих предвыборных обязательств, то приходится признать, что и акционеры и потребители обладают гораздо большим контролем, чем политические избиратели. 3. Движение акций и социальный риск инвестиций В той степени, в какой корпорация с имеющими хождение на рынке акциями сокращает риск инвесторов, а значит, и издержки инвестирования (cost of capital), она служит не только частным, но и общественным целям. Весьма вероятно, однако, что этот институт социально полезен совсем по другой причине. Система экономической организации, децентрализающая принятие инвестиционных решений, обычно существенно эффективней той, которая этого не делает; а для очень больших инвестиций, превышающих готовность к риску любого отдельного инвестора, децентрализация возможна только через механизм корпораций, принадлежащих публике, или через сходный организационный механизм, который способен консолидировать интересы ряда инвесторов. Посмотрим, почему. Текущая ценность инвестиций определяется как прогноз о сроках и объемах поступления доходов (или других выгод, независимо от способа измерения) от инвестиций, скорректированный на оценку возможных в будущем поступлений от продажи бесприбыльных активов. В любой экономической системе решение о сокращении потребления -- а следует предполагать, что любое отвлечение экономических ресурсов в пользу инвестиций в человеческий или физический капитал сократит потребление по сравнению со случаем отсутствия инвестиций -будет иррациональным, если не предполагается, что отсрочка потребления приведет в будущем к преимуществам, ценность которых превзойдет величину издержек. С экономической точки зрения издержки всех инвестиций определяются отказом от наилучшего из возможных альтернативных вариантов использования инвестированных ресурсов. В этом смысле правильность оценки будущей прибыльности данного инвестиционного проекта зависит не от полезности самого проекта, но от полезности альтернативного варианта инвестиций. Некий метод производства стали может быть совершенно замечателен в технологическом плане, но при этом быть скверным капиталовложением, если другой метод производства стали экономичней. Неопределенность, присущая оценкам текущей ценности и издержек, свойственна не только капитализму. Ни капиталистическая, ни социалистическая система не могут избежать риска неверных инвестиций, и изучающие экономику социалистических стран и стран третьего мира не меньше исследователей капиталистической экономики знакомы с плачевными и даже трагическими проблемами убытков, имеющих причиной неточную оценку прибыльности различных способов вложения капитала. Поскольку прогнозы на будущее отчасти всегда субъективны, на качество прогнозов, а значит и на качество инвестиционных решений существенно влияет система наказаний и вознаграждений для принимающих решения. Капитализм чрезвычайно щедро вознаграждал тех, кто принимал верные инвестиционные решения, и весьма сурово наказывал ошибавшихся. Однако система персональных наказаний и вознаграждений здесь не самое главное. Для успешной экономической организации еще важнее, чтобы те, кто выбирают инвестиционные варианты, не имели возможности защитить свои решения от будущих событий. Экономический рост возможен, если где-либо существуют инвесторы, которые не имеют ни финансовой, ни бюрократической заинтересованности в сохранении меньшей, чем возможно, эффективности в экономике. Чтобы социальные решения, затрагивающие будущее экономическое поведение, игнорировали уже произведенные неверные вложения, в принятии решений должны участвовать те, для кого ценность этих неверных вложений действительно равна нулю. Чтобы можно было доказать ошибочность инвестиционных решений, нужна децентрализация таких решений, поскольку любая централизованная власть будет очень заинтересована в прекращении финансирования тех, кто попробует доказать это, или попытается возложить на центральную власть издержки по демонтажу очень привлекательного производства, единственный недостаток которого в том, что кто-нибудь изобрел более производительную технологию или обнаружил, что то же самое выгоднее делать в другой стране или что этого вовсе производить не следует. Социальные издержки и риск такой политики могут быть вполне оправданы, но частные издержки и риск для тех, кто принимает централизованные решения, являются чрезмерными. Исторически одной из самых выпуклых черт капиталистической экономики была практика децентрализации инвестиционных полномочий среди значительного числа людей, которые сильно выигрывали лично, когда их решения оказывались верными, многое лично теряли в случае неверных решений и при этом не обладали политической или экономической властью, чтобы помешать другим доказать ошибочность их решений. В действительности это свойство является одним из наилучших определений капитализма. Значимость этого свойства для роста Запада покоится на том, что выбор направления капиталовложений предполагает выбор инноваций, подлежащих финансированию. Децентрализация власти выбирать программы капитальных вложений и децентрализация власти выбирать инновационные проекты во многом есть одно и то же. Организация работающих по найму Существует проблема', которая вполне могла помешать возникновению больших, принадлежащих публике корпораций и которая в любом случае навязывала им постоянную заботу о развитии капиталоемких способов производства и о минимизации использования труда. Этой проблемой была организация больших групп наемных работников. Для организации совместной деятельности больших групп людей почти всегда использовали в той или иной пропорции методы насилия, вознаграждения и убеждения. На таких больших хозяйственных предприятиях, как строительство и содержание каналов в древних империях, римские латифундии или средневековые поместья, принуждение и религиозное убеждение использовались куда чаще, чем вознаграждение. В этом отношении хозяйственные организации не отделялись от государственных или социальных. Образцом большой организации была армия, и для обеспечения дисциплины политическое и религиозное убеждение, методы групповой психологии и насилие играли, по меньшей мере, такую же роль, как и награждение. Телесные наказания считались необходимыми для управления военными и торговыми кораблями даже в XIX веке. Мы уже показали, что владелец средневекового поместья был одновременно политическим и экономическим вождем. Возможность того, что можно организовать большое число фабричных наемных работников с помощью только лишь вознаграждения, должна была казаться любому наблюдателю противоречащей всему прошлому опыту. И дело было не в том, что в системе заработной платы отсутствовали штрафные санкции, такие как урезание зарплаты или увольнение за нарушение дисциплины. Но эти элементы наказания, сводящиеся к отказу в вознаграждении, имели совсем иную природу, чем использовавшиеся прежде для организации больших групп телесные наказания и религиозные санкции. Некоторые первые фабрики очень долго обходили эту проблему. Маркс считал, что переход от ремесленного производства к фабричному был непреднамеренным -случайным. Он описывает первые фабрики, на которых капиталист предоставлял орудия труда, а работник (иногда со своими учениками) осуществлял все стадии производственного процесса -- почти так же, как в собственной мастерской. Но затем, например, "нужно доставить в определенный срок большее количество готового сырья", и, чтобы ускорить работу, последовательные стадии производства поручаются отдельным ремесленникам. "...Это случайное разделение повторяется, обнаруживает свойственные ему преимущества и мало-помалу кристаллизуется в систематическое разделение труда". [К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 23, с. 349. Оливер Вильямсон описывает ряд проведенных в XIX веке экспериментов по изменению организации фабрик и заводов, и их результаты. Oliver E. Williamson, "The Organization of Work: A Comparative Institutional Assessment", Journal of Economic Behavior 1, N 1 (1980): pp. 5--38.] Дэвид Лэндс отмечает, что в Англии XIX века было обычной практикой предоставление в аренду отдельным ремесленникам, "каждый из которых вел свое дело", места на фабрике и права доступа к силовому приводу [David Landes, The Rise of Capitalism (New York: Macmillan, 1966), p. 14]. Другим способом избежать прямого найма работников были "внутренние подряды", при которых владелец фабрики имел дело только с подрядчиками, которые сами нанимали работников и присматривали за ними, получая от фабрики сдельную оплату [John Buttrick, "The Inside Contracting System", Journal of Economic History 12 (Summer 1952): pp. 205--221]. Если бы нанятые подрядчиком работники могли образовать союз, подрядчику было бы несложно стать председателем этого союза в его отношениях с фабрикой; и некоторые первые тред-юнионы явно полагали, что они-то и управляют фабрикой на условиях соглашения с владельцем о производстве продукции. В типографиях вплоть до недавнего времени действовало убеждение, что не дело управляющих (= владельцев) вмешиваться в то, что происходит на рабочих местах. Самая поразительная схватка из-за профсоюзного контроля над производством развернулась на сталелитейном заводе Эндрю Карнеги в Хоумстеде, штат Пенсильвания, в 1892 году. Объединенная ассоциация рабочих чугунолитейной, сталелитейной и оловянной промышленности, имевшая репутацию самого сильного союза того времени, контролировала все аспекты производства на заводе. Со временем из-за накопления правил, регулировавших методы и объемы производства, из-за борьбы против внедрения трудосберегающей техники возник существенный разрыв между действительными и потенциальными издержками производства. В конце концов Карнеги и его партнер Генри Клей Фрик объявили локаут, наняли другой персонал и с помощью властей штата и федерального правительства установили свой контроль над неюнионизированным производством. [Вильямсон в работе "The Organization of Work" использует обзор забастовки в Хоумстеде, сделанный {Catherine Stone, "The Origins of Job Structures in the Steel Industry", Review of Radical Political Economics 6 (Summer 1974): pp. 61--97. От позиции Стоун его отличает утверждение, что изменение в результате стачки структуры рабочих мест повысило эффективность организации труда, и что методы работы, существовавшие до стачки, не являлись многообещающим образцом контроля рабочих мест самими рабочими.] Сегодня, когда большие предприятия почти всегда являются и большими нанимателями, поражает тот факт, что еще в 1892 году такой большой завод, как принадлежавший Карнеги "Хоумстед Уоркс", избегал столкновения с проблемами найма и организации промышленно-производственного персонала. Не исключено, что готовность использовать подрядных работников отражала недостаток личного опыта в организации производства у владельцев фабрик и заводов, которые являлись либо профессиональными торговцами (как в текстильной промышленности), либо финансистами. Легче понять, как случилось, что в полиграфической промышленности менеджеры, более заинтересованные в том, что издавать, чем в том, как это делать, уступили контроль над типографиями своим тред-юнионам. Часть загадки может быть объяснена неадекватным пониманием природы иерархического управления. Пирамидальная организация управления скрывает значительную дифференциацию и специализацию управленческих функций, в том числе специализацию на формулировании будущих планов и программ и на исполнении существующих планов и программ. Дифференцированы также и функции. Организация труда больших групп работников была новой управленческой функцией, и непосредственный найм работников не мог стать обычной практикой до тех пор, пока функции найма, организации и надзора не нашли своего места в заводской иерархии. Существует длительная история вражды, зачастую ожесточенной, а порой и кровавой, между западными промышленниками и их наемными работниками. Попытки найти замену для отчетливой и ясной связи между работой ремесленника и его доходом имели только частичный успех. Наемные работники до сих пор не уверены, что им платят сполна, а наниматели почти так же не знают, получают ли они тот труд, за который платят. Учитывая эти два провала в информации, поразительно, что их отношения, особенно когда они осуществляются в широком масштабе и по необходимости безлично, таковы, как они есть, а не гораздо хуже. Проблему осложняет тот факт, что некоторые виды заводских работ физически тяжелы, монотонны, осуществляются в шумной, грязной, истощающей обстановке. Конфронтационная природа отношений между нанимателями и наемными работниками во всех странах Запада поощряла внедрение трудосберегающих и капиталоемких методов производства. Результатом было сокращение числа занятых в перерабатывающей промышленности, замена физического труда машинным, особенно на участках, требующих большого физического напряжения, рост предельной производительности труда, а значит, и увеличение оплаты труда оставшихся работников. Все три результата в конечном итоге уменьшали враждебность отношений, хотя зачастую трудосберегающую технику встречали на заводах с большим ожесточением. Как бы то ни было, оказалось, что вполне возможно управлять трудом больших групп работников без использования методов религиозного и политического принуждения, даже несмотря на то, что качество управления в промышленности никогда вполне не удовлетворяло ни нанимателей, ни наемный персонал. В противном случае неизбежным стал бы очень ранний переход к методам командной экономики, с ее авторитарной политической структурой -- особенно в Европе, где индустриализация была существенным компонентом военной мощи. Заключение Между 1880 и 1914 годами произошли перестройка и расширение как американской, так и -- в меньшей степени -- европейской экономики. Тресты, слияния, финансисты-учредители, спекуляции акциями, поставлявшие капитал для перестройки промышленности, были почти столь же противоречивыми явлениями, как и процессы политической перестройки после гражданской войны -- и их последствия еще до сих пор вызывают яростные проклятия. Эти противоречия интересны, но мы отложим их рассмотрение до главы 9. В ретроспективе достижения западного хозяйства в этот период достаточно поразительны, чтобы заслужить название "вторая промышленная революция". За эти годы Соединенные Штаты и другие страны Запада благодаря крайнему, а порой и довольно грубому использованию свободы эксперимента существенно повысили свое благосостояние. В Соединеных Штатах, где эксперименты шли с наибольшим размахом, экономические приобретения также были наибольшими. Был бы этот рост столь же быстрым и сильным, если бы движение слияний и образования трестов, так же как спровоцированные ими изменения в организации экономики было подавлено в самом начале, зависит от того, что предприняли бы в этой ситуации капиталисты того времени для приспособления к открывавшимся перед ними новым технологиям, новым рынкам и новому урбанизированному миру. История не дает определенных ответов на такие умозрительные вопросы.